Весь первый день и половину второго мои представления на медицинскую тему шли при полном аншлаге, но затем количество зрителей начало потихоньку уменьшаться. Вильгельму это надоело первому, французский герцог продержался на час дольше, но потом тоже слинял. Австрийский принц просидел до второго вечера, а следующим утром настучал мне, что английский король о чем-то беседует с французом в его покоях. И более при сеансах лечения не присутствовал. Папа тоже бывал на них все реже, ибо ему хватало забот и со своим здоровьем. Испанец, кардинал Портокарреро, почти без отлучек высидел у постели больного трое суток, но на четвертые и у него кончилось терпение. Или нашлись более важные дела, я специально не интересовался.
В начале второй недели, убедившись, что пациент совершенно явно идет на поправку, неважно, от моих витаминов с иммуностимуляторами или сам собой, я сделал ему сразу два подарка. Первый был очень ценный, инвалидное кресло-каталка. И не абы какое, а мое, лично мной сделанное в две тысячи третьем году, когда у меня в первый раз начали отказывать ноги. Потом оно верой и правдой служило мне целых семь лет по крайней мере месяц в году, в процессе чего обзавелось еще и электроприводом. Правда, его я перед вручением королю снял, руки у Карлоса работали неплохо, в отличие от ног. И к вечеру пациент радостно раскатывал на нем по всем трем залам, выделенным под проживание и лечение. Второй же, хоть и доставил королю несколько приятных часов, произвел гораздо более сильное впечатление все-таки не на него, а на папу. Речь идет о машинке для показа мультфильмов на пачке листов бумаги.
Заинтересовавшись, чем это пациент так увлекся, папа с видимым удовольствием три раза подряд просмотрел мой ролик про мамонтов, потом за десять минут и почти без моей помощи разобрался, как работает это устройство, после чего записал размеры листков и сказал, что он засадит своих художников за сюжеты более духовного содержания. И тут же пригласил меня на ужин.
Там понтифик поделился со мной своей идеей. Наверняка ведь можно сделать подобную быструю смену кадров и в диапроекторе, полувопросительно-полуутвердительно сказал он, и я ответил в том духе, что ничего невозможного в этом нет, хотя, конечно, придется преодолеть немалые технические трудности.
— Но этот способ показа живых картин того стоит! — возбужденно заявил папа. — Ибо ваша машинка предназначена для просмотра одному, максимум двум. А картины в темном зале смогут смотреть сразу десятки, если не сотни человек! При правильной организации дела это безусловно поможет в распространении слова Христова, особенно там, где народ неграмотен.
— И где грамотен тоже, — заверил я святого отца. — Если вас серьезно заинтересовало данное направление, пришлите ко мне пару хороших механиков, и чтобы хоть один из них был знаком с оптикой, я объясню, как можно сделать желаемый вашим святейшеством механизм.
Все следующее утро я употребил на конструкторскую работу, потому как папа обещал прислать механиков сразу после обеда.
Разумеется, у меня и в мыслях не было показывать европейцам способ производства целлулоида, потому как от него до пироксилина и бездымного пороха всего один шаг, причем достаточно очевидный. В качестве материала для пленки почти сразу была выбрана слюда, хорошо известная в текущие времена. Кроме всего прочего, она еще и куда термоустойчивей любой пластмассы, так что в качестве источника света можно будет использовать какую-нибудь пиротехнику. Например, пропитанный селитрой фитиль в обмазке из серы. Я даже начал рисовать нечто вроде цепи с квадратными звеньями, куда будут вставляться слюдяные кадры, но потом сообразил, что эта цепь получается довольно похожей на металлическую пулеметную ленту, а сам проектор — на пулемет. Нет уж, без этого тут пока обойдутся. Раз уж им скоро будет показан барабанный пулемет, то и кинопроектор надо делать по тому же принципу.
Вскоре на бумаге начали появляться основные контуры будущего устройства. Основа — легкий барабан на десяток гнезд, вращающийся рывками. В нижней точке стоит источник света и объектив, через одно гнездо от него происходит выброс использованных пластинок, а в верхней — дозарядка барабана свежими пластинками из кассеты. Таким образом, продолжительность фильма практически не лимитируется, ведь кассета может быть сколь угодно большой.
Полюбовавшись на свое творение, я задумался. До сих пор все свои технические новшества я или просто дарил, или менял на что-нибудь, как, например, это произошло со схемой хронометра, до которой англичане и без меня скоро додумались бы. Но тут-то совершенно новая область, причем с фантастическим потенциалом! Один Мосфильм чего стоит, не говоря уж о Голливуде. А патентное дело уже процветает, так что здесь, пожалуй, следует действовать именно в этом направлении. Но не одиночку, а при поддержке святого престола, для чего — хрен с ними, с попами! — предоставить папе и его преемникам равные со мной права в патентообладании. Заодно пусть папские юристы возьмут на себя всю работу по оформлению бумаг, ибо именно на крючкотворстве они наверняка съели собаку, и не одну.
Потом я прикинул, как будет развиваться кинодело в будущем, от чего мое настроение еще улучшилось, хотя и до того было неплохим. Ведь что будет происходить, когда большая часть технических трудностей окажется хоть как-то преодолена?
Разумеется, Ватикан и не подумает выпускать из своих рук монополию на такой мощный рычаг манипулирования массовым сознанием, как кинематограф. И, само собой, станет поддерживать ее всеми доступными ему способами. Но монополия по определению не будет касаться Австралии, и, значит, для поддержания зрительского интереса папским киностудиям придется конкурировать с нашими. А на этом пути святые отцы сами выроют себе яму, куда и вляпаются с хорошего разгона. Ибо сейчас, конечно, папе в мечтах представляются фильмы исключительно высокодуховного содержания, но я-то знаю, каким образом все будет происходить на самом деле. На редкость нетрудно догадаться, как скажутся на авторитете католической церкви афиши, рожденные желанием не упустить своего зрителя в конкуренции с австралийским кинопрокатом. Ибо написано на них будет примерно следующее: